В печати я видел только одно возражение против Вашего упоминания о Флоренции как о «родине» «Пиковой дамы». Это было в рецензии о «Лит<ературном> альманахе» некоего Слизского (фамилия, вопиющая о псевдониме!) в «Русской мысли» от 19 авг<уста>. Прилагаю относящийся к Вам кусочек[120]. Других таких случаев не было, но писали мне по этому поводу многие.
С Вашей легкой руки началась полоса переоценок. Так, С. Маковский, готовящий 2-й том «Портретов»[121], пишет для него статью, в коей, по его же словам, собирается «развенчать» Блока!![122]
Жму руку. Искренне Ваш
Д. Кленовский
6 февр<аля 19>56
Дорогой Владимир Федорович!
В только что полученной мною пачке «Русской мысли» есть кое-что Вас[123]. Спешу послать, хотя, м. б., Вы этот № газеты уже имеете.
Слыхал о больших сокращениях в Monterey. Надеюсь, ни Вас, ни Моршена они не коснулись?
Сердечный привет.
Д. Кленовский
10 февр<аля19>56
Дорогой Владимир Федорович!
Только успел послать Вам вырезку из «Рус<ской> м<ысли»>, как пришло Ваше письмо. Поскольку Вы все еще «боретесь» с моими стихами, могу только порадоваться, что Вы не собираетесь обо мне написать!! А зачем, между прочим, бороться? Всякая борьба переходит постепенно в борьбу ради борьбы, в некое нерасположение, для которого ищешь подтверждений. Я никогда не боролся против первого хорошего впечатления от поэта, наоборот, прощал ему и неудачи, и несозвучные мне стихи за то хорошее, что я сразу же в нем нашел. Другое дело, конечно, если он в дальнейшем мне, если можно так выразиться, «изменял», как «изменил», скажем, некогда если и не любимый, то любезный мне Г. Иванов! Кстати о нем: почему Вы считаетесь с его мнением о Вашей «Ладе»[124] (называю стихи так вопреки отсутствию названия, вернее, именно потому)? «Технически», так сказать, он о стихах судить, конечно, может, но никак не иначе (при его-то душевной опустошенности). Видимо, Вы его сами запросили, равно как и Терапиано, с которым следует еще меньше считаться. Вообще, чужие мнения и советы — маловразумительны хотя бы уже потому, что пестры и взаимно противоречивы (при равноценных источниках этих мнений! От моих царскосельских стихов, например, в восторге люди, никогда не видавшие Царского Села и даже эмигрировавшие из России детьми. Среди особенно восторженно отозвавшихся о них: Берберова («Ваши царскосельские стихи — шедевры»), Ан. Присманова, Н. Ульянов («Ваши ц<арско>с<ельские> стихи пронзают душу»), Галина Кузнецова и др. О стихотворении «Моя душа, как ты бедна», когда оно впервые появилось в «Гранях», были в газетах и журналах лишь самые суперлативные[125] (словно сговорились!) отзывы, и притом критиков приличных. Называли его «вдохновенным» и целиком выписывали, находили в нем прекрасную «запальчивость» (никак не хвастовство) и т. п. Я даже, собственно, потому и включил его в сборник, ибо лично к нему симпатии не питаю и охотно отдаю Вам на растерзание, то же и относительно стихов «Родине». Лариса Гатова, которой как будто бы во вкусе отказать нельзя, включила их в свой репертуар и писала мне, что во время ее канадского турне они пользовались совершенно исключительным успехом. Ну разве можно после всего этого безоговорочно считаться с чьим-то мнением? Интересно их выслушать, учесть, продумать, но нельзя им поддаваться. Да и мнения тех же людей меняются с годами. Вот, напр<имер>, Б. Филиппов[126]: 3 года тому назад не только плохо, но даже со злостью отзывался о моих стихах, а сейчас написал хвалебную статью (в «Н<овом> р<усском> слове») — я говорю о факте, не о достоинствах статьи[127]. И наоборот: Род. Березов (тоже говорю о факте, не о компетентности его), недавно восторгавшийся моими стихами, бомбардирует меня письмами с самой отрицат<ельной> оценкой «Спутника», на которую я не обижаюсь только потому, что на этого большого ребенка, ушибленного баптизмом (оттого и перемены), обижаться вообще нельзя. Я без особого интереса жду газетных или журнальных отзывов о моей книге. «Лансироваться»[128] мне, слава Богу, не нужно, и сам я уже достаточно искушен в восприятии чужих мнений, т<ак> ч<то> отзывы эти ничего нив отношении меня к самому себе, ни других ко мне изменить не могут. Знаю от Тарасовой, что в «Гранях» пойдет очень положительная рецензия Кашина[129] (?!), а от парижан, что в «Рус<ской> мысли» рецензия поручена Терапиано (от него ничего хорошего не жду, ибо мы уже не раз ссорились с ним на страницах печати из-за Ходасевича, и ему принадлежит единственная в истории малодоброжелательная рецензия о «Следе жизни»[130]). В общем: хорошие рецензии будут мне, конечно, приятны (если не будут глупы), а плохие — не огорчат.
К сожалению, не имею возможности прочесть Вашу статью[131] в № 5 «Опытов»: со времени воцарения там Иваска (т. е. с № 4 — хорошо, что «Лада» есть у меня в рукописи) мне журнал высылать перестали. № 5 не выслали, несмотря на то что там есть моя, заказанная Иваском, рецензия о книге Маковского[132]. Это уж просто неприлично. Мало того: вместе с чеком-гонораром за эту статью я получил приглашение… покупать журнал для себя и… в подарок знакомым! «Новый журнал», несмотря на то что я вот уже три года как с ним разошелся, мне посылать продолжают.
У нас — невесело! Рентген показал столь неприглядную картину желчного пузыря у жены (причиняющего ей сильнейшие боли), что остается его только целиком удалить. Между тем жена еще не отдышалась после операции прошлого лета. Стараемся поэтому елико возможно оттянуть хирургическое вмешательство.
Книга моя расходится хорошо (с помощью друзей, конечно). Березов, несмотря на сугубо отрицательное к ней отношение, остался хорошим товарищем и продал 80 экз., что вместе с проданным Моршеном и др. позволяет мне погасить уже значительную часть долга по изданию книги.
Читал в «Н<овом> р<усском> с<лове>» о сильных сокращениях русских преподавателей в Monterey, но, судя по Вашему письму (иначе, вероятно, упомянули бы), это ни вас, ни Моршена не коснулось?
Сердечный привет!
Искренне преданный Вам Д. Кленовский
11 марта <19>56
Дорогой Владимир Федорович!
Смысл Вашей «борьбы» стал мне после В<ашего> письма яснее. В предыдущем письме Вы черным по белому писали: «Как видите, я все еще “борюсь” с Вашими стихами!» А т. к. этому предшествовало несколько критических замечаний, то и создалось впечатление, что Вы не столько стремитесь меня обнять, сколько прижать лопатками к ковру… Я возражал, однако, не против такого обхождения лично со мной, а с авторами вообще. У нас с Вами, по-видимому, на этот счет характеры разные. Я как-то сразу раскусываю (на свой зуб, конечно) автора, и если он близок мне хотя бы одним ребрышком — принимаю его и не ищу соприкосновения во всех других, сомнительных для меня, плоскостях — эти последние я просто игнорирую. Так игнорирую я, скажем, позднего, озлобленного, Ходасевича, конквистадорскую сторону Гумилева и т. п. Я съедаю, так сказать, приятные мне ягоды с поэтической грозди и оставляю другие догнивать. Мне совсем не нужен поэт целиком, я наслаждаюсь радующей меня частью и ему за нее благодарен. Иногда эта часть — всего лишь несколько стихотворений!
«Нутро» у меня не такое уж «крепкое», как Вы думаете! Иммунен я только к мнениям тех мыслителей или критиков, которых я, как таковых, ставлю невысоко или же, хоть и ценю, но знаю за людей совершенно иного, чем я, склада мыслей, а потому говорящих со мною на разных языках. Но вот, скажем, мнение Адамовича, Берберовой (женщины с очень тонким вкусом), Ваше (я называю лишь некоторые, сразу пришедшие в голову, имена) — меня тревожит и волнует, и плохой отзыв заставил бы насторожиться. Кроме того, каким-то внутренним чутьем разбираешься в значимости отзывов, отвергая иногда и т. н. «хорошие», но в чем-то порочные. К отзывам Терапиано я иммунен не потому, что они отрицательные, а именно из выше приведенных соображений. Сейчас в «Рус<ской> мысли» напечатана его длинная, на целый подвал, рецензия о моей книге. Иначе как бочкой дегтя в ложку меда (не наоборот!) ее назвать нельзя. Не решаясь отрицать той, как он выразился, «хорошей поэтической репутации», которую я «себе составил», Т<ерапиано> старается объяснить ее тем, что я, мол, появился «вовремя», а потому и пришелся по вкусу. Т<ерапиано> противопоставляет мне поэтов-парижан (Поплавский, Ладинский, Смоленский и др. — подразумевается, конечно же, и сам Терапиано!!), которые, «занятые своим самым важным» (??), не хотели «считаться с читателем, а потому оказались в одиночестве, которое они сами свободно приняли на себя в виде творческой аскезы» (!!!). Ну, в общем, я превратился в некоего конъюнктурного удачника! Тут Т<ерапиано> сам себе противоречит, ибо утверждает, что после войны пошел спрос «на грубый, боевой тон» (и попутно лягает Елагина). У меня такого тона как будто бы как раз и не было и нет! Как бы в противовес терапиановской статье получил письмо от Г. Адамовича. Он благодарил не только за присылку «Спутника», но и за (как он выразился) «то, что книга дает» и пишет: «В книге все (??) хорошо, и притом это хорошее — какого-то особого и редкого качества, без малейшей уступки так называемым веяньям времени, большей частью убогим».
